Сочинения об авторе брюсов

Сочинение «Валерий Брюсов — поэт-символист»

Валерий Яковлевич Брюсов — основоположник русского символизма — выпустил в 1894—1895 годах три сборника «Русские символисты». Как оказалось позже, автором большинства стихов был сам Брюсов, выступавший под разными псевдонимами, чтобы создать иллюзию существования литературного объединения единомышленников.

В моменты творческого озарения, считал Брюсов, поэта посещают удивительные и странные образы. Передать их можно только с помощью символов, которые должны «как бы загипнотизировать читателя, вызвать в нем известное настроение».И это Брюсову блестяще удавалось. Вот два четверостишия из стихотворения «Творчество»:.Тень несозданных созданийКолыхается во сне,Словно лопасти латанийНа эмалевой стене.

Фиолетовые рукиНа эмалевой стенеПолусонно чертят звукиВ звонко-звучной тишине.

Происхождение стихотворения таково. Дом Брюсовых находился в Москве напротив цирка. В окна смотрела реклама, которая км оралась по вечерам, голубоватый фонарь напоминал «лазоревую луну».

Для Брюсова-символиста искусство — это «постижение мира другими, не рассудочными путями».

Он хотел подняться над действительностью в миры высокой культуры. Для этого, как ему кажется, нужно только уйти от грязи современности. В 1896 году к стихотворении «Юному поэту» он пишет:Юноша бледный со взором горящим,Ныне даю я тебе три завета.Первый прими: не живи настоящим,Только грядущее — область поэта.

Второй завет: «Никому не сочувствуй», третий — «Поклоняйся искусству». Себе в похвалу Брюсов ставит, что его идеал «человека» стоит выше идеала родины.

Молиться неземной красоте, чувствовать себя гражданином Вселенной, на равных разговаривать с пирамидами и викингами, с созданным в мечтах миром идеальной природы — это высшее счастье для поэта: «Я все мечты люблю, мне дороги все речи, и всем богам я посвящаю стих…

»Брюсов всегда был певцом города («Я люблю заставы, переулки Москвы», «Огни электрических конок», «Городу»).

Город для него — центр цивилизации, разума, знаний, торжества возможностей человека. Понимание неотвратимости Рока, который обрушится на город-спрут, где пока еще царит бездумие, отражено в символической форме в стихотворении «Конь блед» (1903).Брюсов приветствовал революцию 1917 года. Он по-своему воспринимал свершавшееся в России: ни грубость, ни темнота его не пугали.

Поэт-символист стал поэтом, романтизировавшим реальную действительность. Экзотичный, нездешний мир сменился в его стихах на «мир новый — общий океан», а «Октябрь лег в жизни новой эрой».

Он никак не мог предположить, что новая литература, новое общество, которое он столь восторженно приветствовал, на десятки лет практически забудут о нем, вспоминая только тогда, когда будут ругать введенный им в литературу символизм.

Источник: https://shdo.net/sochinenie-valerij-bryusov-poet-simvolist/

Мое отношение к поэзии В. Брюсова

/ Сочинения / Брюсов В.Я. / Разное / Мое отношение к поэзии В. Брюсова.

Скачать сочинение

    Мне кажется, что поэзия Валерия Брюсова стоит как-то особняком от основного потока “серебряного века”. И сам он как личность резко отличается от современных ему поэтов. Он весь городской, кубообразный, жесткий, с хитринкой, очень волевой человек.

Этот облик возник у меня после прочтения мемуаров о нем и различных литературоведческих статей, где его имя так или иначе фигурировало. Его не любили, как О. Мандельштама, Вяч. Иванова, И. Северянина или Е. Бальмонта. В нем, видимо, не было определенного личного обаяния. Как, впрочем, нет обаяния в городском пейзаже.

Я уверена, что на любой, пусть даже самый красивый город никто не взглянет с таким умилением, как на сельский пейзаж.
    Такое направление его творчества было подготовлено семейными традициями. Воспитывали Брюсова, как он вспоминал, “в принципах материализма и атеизма”. Особо почитавшимися в семье литераторами были Н. А. Некрасов и Д. И. Писарев.

В тот период он считал, что в поэзии и искусстве на первом месте сама личность художника, а все остальное — только форма. Другой темой Брюсова стала тема города, прошедшая через все творчество поэта.

Продолжая и объединяя разнородные традиции (Достоевского, Некрасова, Верлена, Бодлера и Верхарна), Брюсов стал, по сути, первым русским поэтом-урбанистом XX века, отразившим обобщенный образ новейшего капиталистического города. Вначале он ищет в городских лабиринтах красоту, называет город “обдуманным чудом”, любуется “буйством” людских скопищ и “священным сумраком” улиц.

Но при всей своей урбанистической натуре Брюсов изображал город трагическим пространством, где свершаются темные и непристойные дела людей: убийства, разврат, революции и т. д.
    Стихи Брюсова перекликались со стихами сверхурбаниста Маяковского.

Теперь он ищет в природе утраченную современным человеком цельность и гармоничность бытия. Но следует отметить, что его “природные” стихи значительно уступают его урбанистической лирике.
    С большой художественной силой миру растворенной в городе пошлости противостоит у Брюсова поэзия любви.

Стихи о любви сгруппированы, как и стихи на другие темы, в особые смысловые циклы — “Еще сказка”, “Баллады”, “Элегии”, “Эрот, непобедимый в битве”, “Мертвые напевы” и другие. Но мы не найдем в стихотворениях этих циклов напевности, душевного трепета, легкости. У Брюсова любовь — всепоглощающая, возведенная до трагедии, “предельная”, “героическая страсть”.

За Брюсовым, как известно, всю жизнь влачился темный хвост различных сплетен и слухов. Он появлялся в самых шумных ресторанах, имел романы с известными дамами. Во времена новых революционных преобразований в городе наступила довольно неуютная и тревожная жизнь, нищета была всеобщей. Но Брюсов относился к атому с присущим ему сарказмом.

    Поэт с живой страстью откликался на все важнейшие события современности. В начале XX века русско-японская война и революция 1905 года становятся темами его творчества, во многом определяют его взгляд на жизнь и искусство.

В те годы Брюсов заявлял о своем презрении к буржуазному обществу, но и к социал-демократии проявлял недоверие, считая, что она посягает на творческую свободу художника.

Однако в революции Брюсов видел не только стихию разрушения, он воспевал счастливое будущее “нового мира” как торжество “свободы, братства, равенства”:
    Поэт — всегда с людьми, когда шумит гроза,
    И песня с бурей – вечно сестры…

    Стихи Брюсова о первой русской революции, наряду со стихами Блока, являются вершинными произведениями, написанными на эту тему поэтами начала века. А вот в годы реакции поэзия Брюсова уже не поднимается до высокого жизнеутверждающего пафоса. Перепеваются старые мотивы, усиливается тема усталости и одиночества:
    Холод, тело тайно сковывающий,
    Холод, душу очаровывающий.

..
    Все во мне — лишь смерть и тишина,
    Целый мир — лишь твердь и в ней луна.
    Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
    Гибнут цветики осмеянной весны…
    Но и в этот период творчества поэт продолжает славить человека-труженика, искателя и созидателя, верит в будущее торжество революции. Послеоктябрьские стихи Брюсова открывают последний период его литературного пути, представленный сборниками “В такие дни”, “Миг”, “Дали”. Поэт ищет новые художественные формы для выражения нового поворота в своем мировоззрении и для воссоздания в искусстве революционной действительности (“Третья осень”, “К русской революции”).

    Оригинальное художественное творчество Брюсова не ограничивается стихами. Зная основные классические и европейские языки, Брюсов активно занимался переводами. Он переводил Метерлинка, Верлена, Гюго, Эдгара По, Верхарна, Райниса, финских и армянских поэтов. В Брюсове помимо дара художника жил неукротимый дух исследователя, который искал рационалистические “ключи тайн” к самым сокровенным человеческим чувствам, а также стремился понять причины рождения новых форм в искусстве, логику их развития. Брюсов внес значительный вклад в русскую культуру; современные читатели благодарны ему за то, что он своим творчеством создавал эпоху “серебряного века”, эпоху блистательных достижений отечественной поэзии.

5703 человека просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

/ Сочинения / Брюсов В.Я. / Разное / Мое отношение к поэзии В. Брюсова

Источник: https://www.litra.ru/composition/get/coid/00024101184864145383

Валерий Брюсов – Сочинения

Здесь можно скачать бесплатно “Валерий Брюсов – Сочинения” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Поэзия. Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.

Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте

Описание и краткое содержание “Сочинения” читать бесплатно онлайн.

Валерий Яковлевич Брюсов – знаменитый русский писатель, новатор, теоретик стихосложения и создатель литературной школы символистов.

В данный сборник вошли автобиографический роман «Огненный ангел» (упрочивший репутацию Брюсова как исключительного знатока чернокнижия и магии), повесть «Алтарь победы» (в которой красочно переданы реалии увядающей римской империи), а также цвет его поэтического наследия – цикл избранных стихотворений. Творчество выдающегося писателя отличают точные и острые эпитеты, яркие символы и богатые речевые обороты.

Предисловие к русскому изданию

Автор «Повести» в своем Предисловии сам рассказывает свою жизнь. Он родился в начале 1505 г. (по его счету в конце 1504 г.

[1] ) в Трирском архиепископстве, учился в Кельнском университете, но курса не кончил, пополнил свое образование беспорядочным чтением, преимущественно сочинений гуманистов, потом поступил на военную службу, участвовал в походе в Италию в 1527 г.

, побывал в Испании, наконец, перебрался в Америку, где и провел последние пять лет, предшествовавшие событиям, рассказанным в «Повести». Самое действие «Повести» обнимает время с августа 1534 по осень 1535 года.

Он, например, ничего еще не знает об исходе Мюнстерского восстания (Мюнстер взят приступом в июне 1535 г.), о котором поминает дважды (гл. III и XIII), и говорит об Ульрихе Цазии (гл. XII) как о человеке живом († 1535 г.).

Сообразно с этим тон рассказа, хотя в общем и спокоен, так как автор передает события, уже отошедшие от него в прошлое, местами все же одушевлен страстью, так как прошлое это еще слишком близко от него.

Неоднократно автор заявляет, что он намерен писать одну правду (Предисловие, гл. IV, гл. V и др.). Что автор действительно стремился к этому, доказывается тем, что мы не находим в «Повести» анахронизмов, и тем, что его изображение личностей исторических соответствует историческим данным.

Так, переданные нам автором «Повести» речи Агриппы и Иоганна Вейера (гл. VI) соответствуют идеям, выраженным этими писателями в их сочинениях, а изображенный им образ Фауста (гл. XI–XIII) довольно близко напоминает того Фауста, какого рисует нам его старейшее жизнеописание (написанное И. Шписсом и изданное в 1587 г.).

Но, конечно, при всем добром желании автора, его изложение все же остается субъективным, как и все мемуары. Мы должны помнить, что он рассказывает события так, как они ему представлялись, что, по всем вероятиям, отличалось от того, как они происходили в действительности.

Не мог избежать автор и мелких противоречий в своем длинном рассказе, вызванных естественной забывчивостью.

Автор говорит с гордостью (Предисловие), что, по образованию, не почитает себя ничем ниже «гордящихся двойным и тройным докторатом» [2] . Действительно, на протяжении «Повести» разбросано множество свидетельств разносторонних знаний автора, который, согласно с духом XVI в.

, стремился ознакомиться с самыми разнообразными сферами науки и деятельности. Автор говорит, тоном знатока, о математике и архитектуре, о военном деле и живописи, о естествознании и философии и т. д., не считая его подробных рассуждений о разных отраслях оккультных знаний.

То же надо сказать о фразах на языках латинском, испанском, французском и итальянском, которые автор вставляет в свой рассказ. Сколько можно судить, из иностранных языков он действительно был знаком лишь с латинским, который в ту эпоху был общим языком образованных людей.

Испанский язык он знал, вероятно, лишь практически, а знания его в языках итальянском и французском более чем сомнительны.

Автор называет себя последователем гуманизма (Предисловие, гл. X и др.). Мы можем принять это утверждение только с оговорками. Правда, он часто ссылается на различные положения, ставшие как бы аксиомами гуманистического миросозерцания (гл. I, IV, X и др.

), с негодованием говорит о схоластике и приверженцах миросозерцания средневекового, но все же в нем самом еще очень много старинных предрассудков.

Говоря с презрением о всяких суевериях, автор порою сам обнаруживает легковерие крайнее; насмехаясь над школами, «где люди занимаются приискиванием новых слов», и всячески восхваляя наблюдение и опыт, он, по временам, способен путаться в схоластических софизмах и т. д.

Что касается до веры автора во все сверхъестественное, то в этом отношении он только шел за веком. Как это ни кажется нам странным, но именно в эпоху Возрождения началось усиленное развитие магических учений, длившееся весь XVI и XVII вв. Неопределенные колдования и гадания Средних веков были в XVI в.

переработаны в стройную дисциплину наук, которых ученые насчитывали свыше двадцати (см., например, сочинение Агриппы: «De speciebus magiae» [3] ). Дух века, стремившийся все рационализировать, сумел и магию сделать определенной рациональной доктриной, внес осмысленность и логику в гадания, научно обосновал полеты на шабаш и т. д.

Так, Жан Бодэн, знаменитый автор трактата «De republica» [4] , которого Бокль признавал одним из замечательнейших историков, в то же время автор книги «La Demonomanie des sorciers» [5] , подробно исследующей договоры с Дьяволом и полеты на шабаш; Амбруаз Парэ, преобразователь хирургии, описал природу демонов и виды одержания; Кеплер защищал свою мать от обвинения в ведовстве, не возражая против самого обвинения; племянник знаменитого Пико, Джованни-Франческо делла Мирандола, написал диалог «Ведьма», с целью убедить образованных, неверующих людей в существовании ведьм; по его словам, скорее можно сомневаться в существовании Америки, и т. д. Папы издавали специальные буллы против ведьм, и во главе известного «Malleus maleficarum» [6] стоит текст: «Haeresis est maxima opera maleficarum non credere», т. е.: «Не верить в деяния ведьм – высшая ересь». Число этих неверящих было очень невелико, и среди них на видное место должно поставить упоминаемого в «Повести» Иоганна Вейра (или, по другой транскрипции его имени, Жана Вира), который первый признал в ведовстве особую болезнь.

Валерий Брюсов

Огненный ангел, или Правдивая повесть, в которой рассказывается о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией, гоетейей и некромантией, о суде над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа Трирского, а также о встречах и беседах с рыцарем и трижды доктором Агриппою из Неттесгейма и доктором Фаустом, написанная очевидцем

Non illustrium cuiquam virorum artium laude doctrinaeve fama clarorum at tibi domina lucida demens infelix quae multum dilexeras et amore perieras narrationem haud mendacem servus devotus amator fidelis sempiternae memoriae causa dedicavi scriptor.

He кому-либо из знаменитых людей, прославленных в искусствах или науках, но тебе, женщина светлая, безумная, несчастная, которая возлюбила много и от любви погибла, правдивое это повествование, как покорный служитель и верный любовник, в знак вечной памяти посвящает автор.

Amico Lectori [7] ,

предисловие автора, где рассказывается его жизнь до возвращения в немецкие земли

Мне думается, что каждый, кому довелось быть свидетелем событий необычных и малопонятных, должен оставлять их описание, сделанное искренно и беспристрастно.

Но не одно только желание содействовать такому сложному делу, как изучение загадочной власти Дьявола и области ему доступной, побуждает меня предпринять это, лишенное прикрас, повествование о всем удивительном, что пережил я за последние двенадцать месяцев.

Меня привлекает также возможность – открыть, на этих страницах, свое сердце, словно в немой исповеди, пред неведомым мне слухом, так как больше не к кому мне обратить свои печальные признания и трудно молчать человеку, испытавшему слишком много.

Прежде всего скажу, что я не был юношей, неопытным и склонным к преувеличениям, когда повстречался с темным и с тайным в природе, так как переступил уже через грань, разделяющую нашу жизнь на две части.

Родился я в Трирском курфюршестве в конце 1504 года от Воплощения Слова, февраля 5, в день Святой Агаты, что было в середу, – в небольшом селении, в долине Гохвальда, в Лозгейме. Дед мой был там цирульником и хирургом, а отец, получив на то привилегию от нашего курфюрста, практиковал как медик.

Местные жители всегда высоко ценили его искусство и, вероятно, по сей день прибегают к его внимательной помощи, заболев. В семье нас было четверо детей: два сына, считая со мной, и две дочери.

Старший из нас, брат Арним, успешно изучив ремесло отца дома и в школах, был принят в корпорацию Трирскими медиками, а обе сестры удачно вышли замуж и поселились – Мария в Мерциге, а Луиза в Базеле. Я, получивший при святом крещении имя Рупрехта, был в семье самым младшим и оставался еще ребенком, когда брат и сестры стали уже самостоятельными.

Источник: https://www.libfox.ru/441800-valeriy-bryusov-sochineniya.html

О творчестве в. я. брюсова

Валерий Яковлевич Брюсов был одним из образованнейших людей своего времени, оказавшим большое влияние на развитие литературы. Он выступал как поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, историк литературы, издатель.

Он хотел создать новую поэтическую школу, опираясь на творческие открытия французских символистов. В его ранней поэзии ощутимо влияние Бодлера, Верлена, Рембо.

В стихотворении “Творчество” поэт раскрывает суть поэзии как “тени несозданных созданий” – действительность невозможно познать, поэзия способна лишь передать ее тайну в звуках и тенях.

В стихах сборника “Tertia Vigilia” возникают древние Египет, Греция, Рим, реальные исторические лица, герои мифов. Символично само название книги: ночное время римляне делили на четыре части. Третья вигилия приходилась на самое глухое время ночи – после полуночи и до начала рассвета.

Начатую в “Третьей страже” урбанистическую тему поэт развивает в сборнике “Urbi et orbi” . Образ города противоречив. В городе воплощены культурные и материальные ценности, в нем дышит история.

Но здесь и тяжкий труд, бессилие человека перед каменной стеной действительности, ощущение апокалипсиса.

В русской литературе сравнение поэзии с кинжалом можно найти в творчестве Пушкина, Лермонтова. Продолжил эту традицию и Брюсов. В его “Кинжале”, эпиграфом к которому служат лермонтовские строки, поэт горд, уверен в себе, он вторит “грому с небосклона”, ибо он “песенник борьбы”. Покорным поэт быть не может.

Затем, что молнии сверкали.

Брюсов чутко уловил катастрофичность времени. В стихах сборника “В такие дни”, посвященных революции, время предстает в грозных, но отвлеченных картинах. Революцию Брюсов видел как разрушительную силу, вал, движущийся “по еще не открытым Парижам”.

Он предрекал нашествие “грядущих гуннов”. Но с ними поэт связывал мечты о свободе, поэтому воспевал русскую революцию.

В сборнике “В такие дни” революционная Россия сравнивается с “огненным скоком всадника”, дробящего “тяжелым копытом /Обветшалые стены веков” .

О творчестве в. я. брюсова

Источник: https://home-task.com/o-tvorchestve-v-ya-bryusova/

Сочинение на тему Краткий обзор творчества Брюсова» – по русскому языку и литературе

И вновь, и вновь твой дух таинственный В глухой ночи, в ночи пустой Велит к твоей мечте единственной Прильнуть и пить напиток твой. Строки, взятые как эпиграф, были написаны Брюсовым в 1902 году, когда вся читающая Россия видела в нем лидера русского символизма, истинно декадентского поэта.

Однако в этих строках мечта, долженствующая по расхожим канонам декаданса парить, прорываться в иррациональное, ловить уходящие, ускользающие образы, обращается в тяжко влекущего свой груз вола. Русский символизм был прочно связан в читательском представлении с визионерством, неустойчивостью и туманностью чувств, мнений, красок, со стремлением уловить нечто запредельное, с мистицизмом.

У Брюсова можно встретить немало стихов, казалось бы отвечающих таким представлениям, стихов, где поэтизируется одиночество, отъединенность человека в людском море, духовная опустошенность.

Но даже в первые годы творческого пути у него нередки стихи о “молодой суете городов”, ему свойственна четкая картинность, фламандская живописность в передаче жизненных впечатлений и исторических образов. Этот контраст, соединение, казалось бы несоединимых черт представляет собой одну из особенностей брюсовской поэзии и его творческого пути.

Быть может , никто из русских поэтов столь быстро и остро не почувствовал бесперспективность символизма, ограниченность его литературной программы; но именно Брюсова критика нарекла классиком символизма.

Причем это суждение держалось и тогда, когда символизм был давно мертв, сообщество поэтов, его исповедовавших, распалось, а сам Брюсов четко объяснил свое отношение к нему и причины перехода на иные литературные позиции. Правда, Брюсов давал немало оснований для подобных утверждений.

Обращаясь к новым темам, властно раздвигая горизонты поэтического творчества, открывая новые возможности стиха, он в то же время оставался адептом тех учений, от которых сам же уходил… Три с небольшим десятилетия продолжалась его творческая жизнь. Брюсов умер, когда ему едва минуло пятьдесят лет. За эти относительно короткие годы он прошел необычайно яркий путь.

Горьким, после революции открыто переходит на сторону победившего народа, не только принимает совершившийся исторический поворот, но становится одним из активных строителей новой жизни, вступает в Коммунистическую партию, ведет большую работу по организации издательского дела, подготовке литературных жанров, налаживанию литературной жизни в молодой Советской стране.

Есть нечто общее, что соединяло между собой все этапы творческого пути этого выдающегося писателя. Убежденность в неумирающей ценности завоеваний человеческого духа , вера в силу человека, уверенность в его способности преодолеть все сложности жизни, разгадать все мировые загадки, решить любые задачи и построить новый мир, достойный человеческого гения,- неизменно одушевляли Брюсова.

Он оставался верен этим представлениям- не только как содержательной, сюжетной линии творчества , но как позиции, точке зрения на историю и современность – оставался верен всю свою жизнь. Валерий Яковлевич Брюсов родился 1 (13) декабря 1873 года в Москве, в купеческой семье среднего достатка.

Позднее он писал: ” Я был первым ребенком и явился на свет, когда еще отец и мать переживали сильнейшее влияние идей своего времени. Естественно, они с жаром предались моему воспитанию и притом на самых рациональных основах… Под влиянием своих убеждений родители мои очень низко ставили фантазию и даже все искусства, все художественное”.

В автобиографии он дополнял: “С младенчества я видел вокруг себя книги (отец составил себе довольно хорошую библиотеку) и слышал разговоры об “умных вещах”.. От сказок, от всякой “чертовщины” меня усердно оберегали. Зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению… Я…

не читал ни Толстого, ни Тургенева, ни даже Пушкина; изо всех поэтов у нас в доме было сделано исключение только для Некрасова, и мальчиком большинство его стихов я знал наизусть.” Детство и юношеские годы Брюсова не отмечены чем-либо особенным. Гимназия, которую он окончил в 1893 году, все более глубокое увлечение чтением, литературой.

Потом историко-филологический факультет Московского университета. Десяти-пятнадцатилетним подростком он пробует свои силы в прозе, пытается переводить античных и новых авторов. “Страсть.. моя к литературе все возрастала,- вспоминал он позже.- Беспрестанно начинал я новые произведения. Я писал стихи, так много, что скоро исписал толстую тетрадь Poesie, подаренную мне.

Все более ясным становилось желание целиком посвятить себя литературному творчеству. К гимназическим годам относятся и его первые выступления в печати, в том числе и такой характерный случай. Поместив в “Листке объявлений и спорта” небольшую заметку без подписи, Брюсов в другом журнале выступил под псевдонимом с возражением на свою же статью.

Он намеревался и дальше продолжить эту полемику с самим собой, но отказался издатель. Эта первая, еще полудетская мистификация явилась своеобразной прелюдией к тем развернутым мистификациям будущих лет, когда он создавал несуществующих поэтов, публиковал стихи под столь разными и причудливыми псевдонимами, что исследователи и поныне спорят об их авторстве.

Весной 1894 года вышла из печати тоненькая книжка стихов под названием “Русские символисты”. За ней еще две такие же тонкие тетрадки. Стихи и переводы, помещенные в них, были подписаны самыми разными именами. Создавалось впечатление, что выступает большая группа новых поэтов. В действительности большинство стихотворений принадлежало одному Брюсову.

Посыпались рецензии, критические статьи, шутки, пародии. Рецензент “Нового времени”, к примеру, гаерничал, рассуждая, что эти произведения доставят удовольствие только тем, ”кто не прочь расширить селезенку здоровым смехом”. В следующем, 1895 году вышел сборник “Шедевры”, подписанный полным именем автора. В 1897 году появилась книга новых стихов “Это-я”.

Стихи этих сборников, так же как и “Русских символистов”, ошеломляли своей необычностью, дразнили воображение непривычными образами и даже пугали читателя. То его убеждали, что любовь – это “палящий полдень Явы”, то приглашали мечтать “о лесах криптомерий” или разделить утверждения автора о ненависти к родине и любви к некоему “идеалу человека”. Но за этими внешними эффектами и эпатажем, за присутствовавшим в определенной мере стремлением вызвать литературный скандал, вырисовывалось нечто серьезное и глубокое. Конечно, за строками о журчащей Годавери не было никакой реальной Индии. Это была чистая условность. Пряная экзотичность подобных образов служила прежде всего резким противопоставлением господствовавшим канонам слащавости, поэтической сглаженности и красивости. Известно объяснение популярных строк, вызвавших в то время немало иронических комментариев: Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаной На эмалевой стене. По этому объяснению: латуни – комнатные пальмы, чьи резные листья отражались по вечерам на кафельном зеркале печки в комнате Брюсова. То же самое и о месяце, который в этом стихотворении оказывается по соседству с луной. Здесь, по словам жены Брюсова , подразумевался большой фонарь, горевший напротив его комнаты. Вполне возможно, что толчками к созданию этих образов послужили именно эти житейские впечатления.

Сочинение на тему Краткий обзор творчества Брюсова»
Брюсов В.Я.
Стр. 1

Сочинение на тему Краткий обзор творчества Брюсова»
Брюсов В.Я.
Стр. 2

Сочинение на тему Краткий обзор творчества Брюсова»
Брюсов В.Я.
Стр. 3

Источник: https://my-soch.ru/sochinenie/sochinenie-laquokratkij-obzor-tvorchestva-bryusovaraquo

О творчестве в. я. брюсова

Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) был одним из образованнейших людей своего времени, оказавшим большое влияние на развитие литературы. Он выступал как поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, историк литературы, издатель.

Он хотел создать новую поэтическую школу, опираясь на творческие открытия французских символистов. В его ранней поэзии ощутимо влияние Бодлера, Верлена, Рембо.

В стихотворении “Описание событий в романах и других произведениях” поэт раскрывает суть поэзии как “тени несозданных созданий” – действительность невозможно познать, поэзия способна лишь передать ее тайну в звуках и тенях.

В стихах сборника “Tertia Vigilia” (“Третья стража”) возникают древние Египет, Греция, Рим, реальные исторические лица, герои мифов. Символично само название книги: ночное время римляне делили на четыре части (вигилии, стражи). Третья вигилия приходилась на самое глухое время ночи – после полуночи и до начала рассвета.

Начатую в “Третьей страже” урбанистическую тему поэт развивает в сборнике “Urbi et orbi” (“Граду и миру”) (1903). Образ города противоречив. В городе воплощены культурные и материальные ценности (“Париж”, “Венеция”, “Мир”), в нем дышит история.

Но здесь и тяжкий труд, бессилие человека перед каменной стеной действительности, ощущение апокалипсиса (“К Медному всаднику”, “Каменщик”, “Москва”).

В русской литературе сравнение поэзии с кинжалом можно найти в творчестве Пушкина, Лермонтова. Продолжил эту традицию и Брюсов. В его “Кинжале”, эпиграфом к которому служат лермонтовские строки, поэт горд, уверен в себе, он вторит “грому с небосклона”, ибо он “песенник борьбы”. Покорным поэт быть не может.

Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,Как прежде, пробежал по этой верной стали,И снова я с людьми, – затем, что я поэт.Затем, что молнии сверкали.

Брюсов чутко уловил катастрофичность времени. В стихах сборника “В такие дни”, посвященных революции, время предстает в грозных, но отвлеченных картинах. Революцию Брюсов видел как разрушительную силу, вал, движущийся “по еще не открытым Парижам”.

Он предрекал нашествие “грядущих гуннов”. Но с ними поэт связывал мечты о свободе, поэтому воспевал русскую революцию.

В сборнике “В такие дни” революционная Россия сравнивается с “огненным скоком всадника”, дробящего “тяжелым копытом /Обветшалые стены веков” (“К русской революции”).

Брюсов – поэт интеллектуальный.

Поэт смело вводил в поэзию научные понятия и определения. В более позднем сборнике “Последние мечты” (1920) Брюсов обращается к библейским образам и сюжетам, придавая им этическое значение (цикл “Образы святые”).

Источник: https://www.sochuroki.com/o-tvorchestve-v-ya-bryusova/

Готовые школьные сочинения

июня
26 2011

Жизнь и творчество Валерия Брюсова

В Москве 1 декабря 1873г. в доме Херодиновых по Милютинскому переулку у
Матрёны Александровны и Якова Кузьмича Брюсовых родился мальчик. Был он некрасив, с большой головой “толкачом”, но матери первенец оказался “очень хорошеньким”, и нарекли его редким и нарядным именем – Валерий.

Семья Брюсовых была купеческой. Дед Валерия Яковлевича по отцу, Кузьма
Андреевич, крепостной крестьянин, в 50-х годах 19 века откупился от барина и, получив “вольную”, занялся торговлей. Торговал он пробкой. К концу жизни разбогател, оставив в наследство сыну каменный дом в Москве, лавку и капитал.

Отец Брюсова с детства был приставлен к делу. У приходского дьячка научился азам грамоты: мог писать и считать, однако торговля мало привлекала Якова

Кузьмича. Он сближается с молодёжью, стремящейся к самообразованию. Бросив лавку, отец Брюсова садится за книги.

Читает Дарвина, Бокля, Маркса, отечественную литературу и посещает лекции в Петровской сельскохозяйственной академии. В книге “Из моей жизни” Валерий Брюсов говорит об отце: “В 70-х годах отец мой был близок с Н. А. Морозовым, будущим шлисельбуржцем, образ которого я помню из дней моего раннего детства.

Над столом отца постоянно висели портреты Чернышевского и

Писарева”. После смерти Кузьмы Андреевича отец Брюсова выписался из купеческого звания и жил на проценты с наследия.
По семейству Брюсовых можно составить представление о социальной дифференциации общества: крепостной, как тогда говорили, “выбивается в люди” и становится купцом; внук торговца пробками получит образование и будет по сути интеллегентом- разночинцем.
По воспоминаниям родных, Валерий, или, как его называли домашние, Валя, рос живым, любознательным мальчиком. Родители всячески потакали ему, и был он порядком избалован. Читать научился рано – четырёх лет, по газетам. Для воспитания в дом приглашали учителей и гувернанток. Родители были сторонниками рационального воспитания: его оберегали от сказок. Вместо игрушек покупали модели паровых машин, приборы для физических и электрических опытов. Он ещё не научился умножению, а уже слышал имя
Дарвина. “Нечего и говорить, – пишет Брюсов в “Автобиографии”, – что о религии в нашем доме и помину не было: как вера в домовых и русалок”.
С юных лет Брюсов слушал разговоры об “умных вещах”, читал книги научного содержания. Особенно полюбились ему очерки биографий великих людей:
Кеплера, Фультона, Ливингстона. Мальчик “воображал себя то изобретателем воздушного корабля, то астрономом, открывшим новую плнету, то мореплавателем, достигшим Северного полюса”. В то время как его сверстники играли в солдатики, в мяч или в бабки, он часами просиживает над
Бремом и зоологическим атласом.
С одиннадцати лет Брюсова отдали учиться в частную гимназию Ф. И.Креймана, причём сразу во второй класс. Его худенькая сутулая фигурка в форменной блузе поначалу совсем затерялась в толпе гимназистов. Новичок Брюсов поступил в класс, где за предыдущий год сложились уже товарищеские отношения и он, как белая ворона, попал под град насмешек и издевательств.
С трудом привыкал Брюсов к общению с одноклассниками и постоянному расписанию занятий. С течением времени до гимназистов всё же дошло, что он много знает, а главное, умеет хорошо пересказывать целые книги. У него появились товарищи.
Брюсова пленила музыка верленовского стиха, прорыв поэта в новые эмоциональные сферы, до которых не дошли романтики.
В 1894-1895 годах вышли в свет тремя выпусками “Русские символисты”.
Составителем, издателем, а также в большей степени и автором их являлся
В. Брюсов. Ему двадцать лет. Он студент московского ун-та: высокий, чуть сутулящийся от ежедневной работы за столом. Он порывист и угловат в движениях. У него жёсткие чёрные волосы над высоким лбом, небольшая бородка на монгольских скулах и усы.
В “Русских символистах” Брюсов предполагал дать читателям все возможные образцы символической поэзии. Это был поиск новых стиховых форм и вместе с тем “расширение художественной впечатлительности”.
Нападки критики и неприятие читателей мало смутило Брюсова: он понимал, что на первых порах это неизбежно. Его уверенность в себе и в правильности избранного пути осталась непоколебимой.
Повсюду: в аудиториях университета, в студенческих кружках, если речь заходила о символизме, Брюсов горячо отстаивал его принципы. Весной 1899 года Брюсов сдаёт выпускные экзамены в ун-те. Теперь ничто не мешает заниматься ему любимым делом, делом жизни. С удовольствием он расстаётся со студенческой формой, которая давно его уже стесняла.

Осенью 1900 года в издательстве “Скорпион” выходит книга В. Брюсова –

– “Третья стража”. “Третья стража” начинается с исповеди поэта: он услышал некий голос и вернулся из пустыни к людям. В миру он нашел себе жену и, кажется, обрел счастье. Готовность пожертвовать всем обретённым во имя новой мечты. “Третья стража” – книга двух планов.

В цикле “Любимцы веков” поэт освещает прошлое человечества через лики разных героев. Брюсов с юности мечтал о XX веке. Ему казалось, что в самой смене столетий раскроется какая-то пружина действенной жизни.

Произойдет своего рода озарение, и все увидят выход из создавшегося в современном обществе тупика.

А тупик и бесперспективность сложившихся взаимоотношений между различными слоями общества сознавали многие. Классовые противоречия становились всё ожесточённее.

Однако Брюсов как поэт, изжив себя прежнего в “Третьей страже”, готов опять искать иные пути тв-ва.

Непременный участник издательства “Скорпион”, секретарь журнала “Русский архив”, корреспондент лондонского журнала “Athenaeum”, для которого он пишет ежегодные обзоры о русской литературе, Брюсов деятелен и уверен в себе. В сознании поэта заметный сдвиг: он готов “взяться за молот”.

Вместе с тем было бы ошибочно видеть в Брюсове сознательного революционера. Он отчуждён от конкретных действий часто созерцательной позицией. Наверно и его понимание революции, как только разрушительной анархии.

Брюсову нравится работа в “Русском архиве” П. И. Бартенева. Он с благодарностью принимает от “патриарха русской журналистики” навыки архивных розысков. Страсть к редким книгам, интерес к письмам давно умерших людей как свидетельству своего времени отвечали его духовным запросам.
Единственным человеком, кто мог бы стать ему подлинным другом,
Брюсов считал Ивана Коневского (И. И.Ореуса). В кружке первых русских символистов ему прочили великое будущее. Брюсов познакомился с Коневским в

Петербурге, на вечере у Ф. Сологуба. И стихи, и личность Коневского произвели на Валерия Яковлевича огромное впечатление. Коневский – болезненно застенчивый и вместе с тем уверенный в каждом своём слове, он хорошо знал французскую поэзию конца века и жил лишь своими напряжёнными духовными исканиями.

Летом 1901 года Коневский отдыхал на Рижском взморье. Выезжая из гостиницы, он забыл взять свой паспорт, о чём спохватился уже в поезде. Коневский сошёл на первой остановке, чтобы пересесть на встречный поезд. Стоял жаркий день, близ станции текла река, и он решил искупаться.

Он не мог знать, что у местных жителей Аа пользуется дурной репутацией из-за сильных подводных течений. Втянутый в водоворот, поэт утонул. Ему было чуть менее двадцатичетырёх лет. Весть о внезапной смерти И.

Петербуржцы и москвичи пытаются выступать единым фронтом, предоставляя друг другу страницы своих изданий. С увлечением

Брюсов составляет альманахи “Северные цветы”, каждый номер которые можно рассматривать как антологию новой поэзии. Поднимается вторая волна символизма, давшая имена Андрея Белого, Александра Блока, Вячеслава
Иванова.

Летом 1902 года Брюсов записывает в “Дневнике”: “… был у меня Бугаев, читал свои стихи, говорил о химии. Это едва ли не интереснейший человек в

России. Зрелость и дряхлость ума при странной молодости. Вот очередной на место Коневского”.
Жизненные пути Бориса Бугаева (Андрея Белого) И Валерия Брюсова пересекались ещё ранее. Бугаев также воспитанник гимназии Л. И. Поливанова.
Скандальная слава поэта-декадента привлекла к Брюсову внимание всех. Вслед за Брюсовым Бугаев в последних классах превозносит символизм. Борис Бугаев не предполагал по началу стать человеком. Сын профессора математики, он по семейной традиции готовился к научной деятельности и штудировал естественные науки. Но франтоватый студент в зелёном сюртуке с белым кантом, посетитель выставок и концертов, он пытливо следит за литературой, ценит Владимира Соловьёва и Брюсова. Наблюдая в лаборатории, как кристаллизируется вещество в колбе, подкручивая фитилёк в горелке, он думает о космогонии, о “дремучем лесе символов”, и о том, что ритм и мелодия способны преобразить жизнь.

Бугаев пишет стихи и «симфонии», подчёркивает самим определением нового жанра приоритет музыки в современном искусстве. Когда «Драматическая симфония» была прочитана у Соловьёвых, присутствующие дружно решили, что родился новый писатель. Чтобы не огорчать профессора Бугаева символистическим дебютом сына, М. С. Соловьёв придумывает автору псевдоним –

Андрей Белый.
Брюсов с интересом следил за быстрым развитием художнического дара А.

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани – » Жизнь и творчество Валерия Брюсова . Литературные сочинения!

Источник: https://www.testsoch.net/zhizn-i-tvorchestvo-valeriya-bryusova/

Валерий Брюсов. Сочинения

   Автор «Повести» в своем Предисловии сам рассказывает свою жизнь. Он родился в начале 1505 г. (по его счету в конце 1504 г.[1]) в Трирском архиепископстве, учился в Кельнском университете, но курса не кончил, пополнил свое образование беспорядочным чтением, преимущественно сочинений гуманистов, потом поступил на военную службу, участвовал в походе в Италию в 1527 г.

, побывал в Испании, наконец, перебрался в Америку, где и провел последние пять лет, предшествовавшие событиям, рассказанным в «Повести». Самое действие «Повести» обнимает время с августа 1534 по осень 1535 года.   Автор говорит (гл. XVI), что он писал свою повесть непосредственно после пережитых событий.

Действительно, хотя уже с самых первых страниц он делает намеки на происшествия всего следующего года, из «Повести» не видно, чтобы автор был знаком с событиями более поздними. Он, например, ничего еще не знает об исходе Мюнстерского восстания (Мюнстер взят приступом в июне 1535 г.), о котором поминает дважды (гл. III и XIII), и говорит об Ульрихе Цазии (гл.

XII) как о человеке живом († 1535 г.). Сообразно с этим тон рассказа, хотя в общем и спокоен, так как автор передает события, уже отошедшие от него в прошлое, местами все же одушевлен страстью, так как прошлое это еще слишком близко от него.   Неоднократно автор заявляет, что он намерен писать одну правду (Предисловие, гл. IV, гл. V и др.).

Что автор действительно стремился к этому, доказывается тем, что мы не находим в «Повести» анахронизмов, и тем, что его изображение личностей исторических соответствует историческим данным. Так, переданные нам автором «Повести» речи Агриппы и Иоганна Вейера (гл. VI) соответствуют идеям, выраженным этими писателями в их сочинениях, а изображенный им образ Фауста (гл.

XI–XIII) довольно близко напоминает того Фауста, какого рисует нам его старейшее жизнеописание (написанное И. Шписсом и изданное в 1587 г.). Но, конечно, при всем добром желании автора, его изложение все же остается субъективным, как и все мемуары.

Мы должны помнить, что он рассказывает события так, как они ему представлялись, что, по всем вероятиям, отличалось от того, как они происходили в действительности. Не мог избежать автор и мелких противоречий в своем длинном рассказе, вызванных естественной забывчивостью.

   Автор говорит с гордостью (Предисловие), что, по образованию, не почитает себя ничем ниже «гордящихся двойным и тройным докторатом»[2]. Действительно, на протяжении «Повести» разбросано множество свидетельств разносторонних знаний автора, который, согласно с духом XVI в., стремился ознакомиться с самыми разнообразными сферами науки и деятельности.

Автор говорит, тоном знатока, о математике и архитектуре, о военном деле и живописи, о естествознании и философии и т. д., не считая его подробных рассуждений о разных отраслях оккультных знаний. Вместе с тем в «Повести» встречается множество цитат из авторов, древних и новых, и просто упоминаний имен знаменитых писателей и ученых.

Надо, впрочем, заметить, что не все эти ссылки вполне идут к делу и что автор, по-видимому, щеголяет своей ученостью. То же надо сказать о фразах на языках латинском, испанском, французском и итальянском, которые автор вставляет в свой рассказ. Сколько можно судить, из иностранных языков он действительно был знаком лишь с латинским, который в ту эпоху был общим языком образованных людей. Испанский язык он знал, вероятно, лишь практически, а знания его в языках итальянском и французском более чем сомнительны.

   Автор называет себя последователем гуманизма (Предисловие, гл. X и др.). Мы можем принять это утверждение только с оговорками. Правда, он часто ссылается на различные положения, ставшие как бы аксиомами гуманистического миросозерцания (гл. I, IV, X и др.), с негодованием говорит о схоластике и приверженцах миросозерцания средневекового, но все же в нем самом еще очень много старинных предрассудков. Идеи, воспринятые при беспорядочном чтении, смешались у него с традициями, внушенными с детства, и создали мировоззрение крайне противоречивое. Говоря с презрением о всяких суевериях, автор порою сам обнаруживает легковерие крайнее; насмехаясь над школами, «где люди занимаются приискиванием новых слов», и всячески восхваляя наблюдение и опыт, он, по временам, способен путаться в схоластических софизмах и т. д.

переработаны в стройную дисциплину наук, которых ученые насчитывали свыше двадцати (см., например, сочинение Агриппы: «De speciebus magiae» [3]). Дух века, стремившийся все рационализировать, сумел и магию сделать определенной рациональной доктриной, внес осмысленность и логику в гадания, научно обосновал полеты на шабаш и т. д.

Так, Жан Бодэн, знаменитый автор трактата «De republica» [4], которого Бокль признавал одним из замечательнейших историков, в то же время автор книги «La Demonomanie des sorciers» [5], подробно исследующей договоры с Дьяволом и полеты на шабаш; Амбруаз Парэ, преобразователь хирургии, описал природу демонов и виды одержания; Кеплер защищал свою мать от обвинения в ведовстве, не возражая против самого обвинения; племянник знаменитого Пико, Джованни-Франческо делла Мирандола, написал диалог «Ведьма», с целью убедить образованных, неверующих людей в существовании ведьм; по его словам, скорее можно сомневаться в существовании Америки, и т. д. Папы издавали специальные буллы против ведьм, и во главе известного «Malleus maleficarum» [6] стоит текст: «Haeresis est maxima opera maleficarum non credere», т. е.: «Не верить в деяния ведьм – высшая ересь». Число этих неверящих было очень невелико, и среди них на видное место должно поставить упоминаемого в «Повести» Иоганна Вейра (или, по другой транскрипции его имени, Жана Вира), который первый признал в ведовстве особую болезнь.

   Валерий Брюсов
   Non illustrium cuiquam virorum artium laude doctrinaeve fama clarorum at tibi domina lucida demens infelix quae multum dilexeras et amore perieras narrationem haud mendacem servus devotus amator fidelis sempiternae memoriae causa dedicavi scriptor.
   He кому-либо из знаменитых людей, прославленных в искусствах или науках, но тебе, женщина светлая, безумная, несчастная, которая возлюбила много и от любви погибла, правдивое это повествование, как покорный служитель и верный любовник, в знак вечной памяти посвящает автор.(Пер. Брюсова)

   Мне думается, что каждый, кому довелось быть свидетелем событий необычных и малопонятных, должен оставлять их описание, сделанное искренно и беспристрастно. Но не одно только желание содействовать такому сложному делу, как изучение загадочной власти Дьявола и области ему доступной, побуждает меня предпринять это, лишенное прикрас, повествование о всем удивительном, что пережил я за последние двенадцать месяцев. Меня привлекает также возможность – открыть, на этих страницах, свое сердце, словно в немой исповеди, пред неведомым мне слухом, так как больше не к кому мне обратить свои печальные признания и трудно молчать человеку, испытавшему слишком много. Для того же, чтобы было видно тебе, благосклонный читатель, насколько можешь ты доверять бесхитростному рассказу и насколько способен я был разумно оценивать все, что наблюдал, хочу я в коротких словах передать и всю мою судьбу.   Прежде всего скажу, что я не был юношей, неопытным и склонным к преувеличениям, когда повстречался с темным и с тайным в природе, так как переступил уже через грань, разделяющую нашу жизнь на две части. Родился я в Трирском курфюршестве в конце 1504 года от Воплощения Слова, февраля 5, в день Святой Агаты, что было в середу, – в небольшом селении, в долине Гохвальда, в Лозгейме. Дед мой был там цирульником и хирургом, а отец, получив на то привилегию от нашего курфюрста, практиковал как медик. Местные жители всегда высоко ценили его искусство и, вероятно, по сей день прибегают к его внимательной помощи, заболев. В семье нас было четверо детей: два сына, считая со мной, и две дочери. Старший из нас, брат Арним, успешно изучив ремесло отца дома и в школах, был принят в корпорацию Трирскими медиками, а обе сестры удачно вышли замуж и поселились – Мария в Мерциге, а Луиза в Базеле. Я, получивший при святом крещении имя Рупрехта, был в семье самым младшим и оставался еще ребенком, когда брат и сестры стали уже самостоятельными.   Образование мое никак не может быть названо блистательным, хотя ныне, имев в жизни много случаев приобрести познания самые разнообразные, не почитаю я себя ничем ниже некоторых, гордящихся двойным и тройным докторатом. Отец мой мечтал, что я буду его преемником и что мне передаст он, как богатое наследство, и свое дело и свой почет. Едва обучив меня грамоте, счету на абаке и начаткам латыни, он стал посвящать меня в тайны медикаментов, в афоризмы Гиппократа и в книгу Иоанникия Сирийского. Но мне с самого детства были ненавистны занятия усидчивые, требующие одного внимания и терпения. Только настойчивость отца, который со старческим упрямством не отступал от своего намерения, и постоянные увещания матери, женщины доброй и робкой, принудили меня сделать некоторые успехи в изучаемом предмете.

   Для продолжения моего образования отец, когда мне было четырнадцать лет, послал меня в город Кельн, на Рейне, к своему старому другу Отфриду Герарду, думая, что мое прилежание возрастет от соревнования с товарищами.

Однако университет этого города, откуда доминиканцы только что вели свою постыдную борьбу с Иоганном Рейхлином, не мог оживить во мне особое рвение к науке.

В то время там хотя и начинались некоторые преобразования, но среди магистров почти вовсе не было последователей новых идей нашего времени и факультет теологии все еще высился среди других, как башня над кровлями.

Мне предлагали учить наизусть гекзаметры из «Doctrinale» [8] Александра и вникать в «Copulata» [9] Петра Испанского. И если за годы моего пребывания в университете я научился чему-либо, то, конечно, не из школьных лекций, а только на уроках оборванных, странствующих преподавателей, которые появлялись порой и на улицах Кельна.

   Не должен я (то было бы несправедливо) назвать себя лишенным способностей, и впоследствии, обладая хорошей памятью и быстрой сообразительностью, я без труда входил в рассуждения наиболее глубоких мыслителей древних и наших дней. То, что мне случилось узнать о работах нюренбергского математика Бернгарда Вальтера, об открытиях и соображениях доктора Теофраста Парацельса, а тем более об увлекательных воззрениях живущего во Фрауенбурге астронома Николая Коперника, позволяет думать, что благодетельное оживление, переродившее в наш счастливый век и свободные искусства и философию, перейдет в будущем и на науки. Но пока не могут они не быть чужды каждому, сознающему себя, по своему духу, современником великого Эразма, путником долины человечности, vallis humanitatis[10]. Я, по крайней мере, и в годы отрочества – бессознательно, и взрослым человеком – после размышлений, всегда не высоко ценил знание, почерпнутое новыми поколениями из старых книг и не проверенное исследованием действительности. Вместе с пламенным Джованни Пико Мирандолою, автором блистательной «Речи о достоинстве человека», готов я послать проклятие «школам, где люди занимаются приискиванием новых слов».
   Чуждаясь в Кельне университетских лекций, я, однако, с тем большей страстностью предался вольной жизни студентов. После строгости отчего дома мне очень по вкусу пришлись и удалое пьянство, и часы с покладистыми подругами, и картежная игра, захватывающая дух сменами случайностей. Я быстро освоился с разгульным времяпрепровождением, как и вообще с шумной городской жизнью, преисполненной вечной суетни и торопливости, которая составляет отличительную особенность наших дней и на которую с недоумением и негодованием смотрят старики, вспоминая тихое время доброго императора Фридриха[11]. Целые дни проводил я с товарищами в проказах, не всегда невинных, переходя из питейных домов в веселые, распевая студенческие песни, вызывая на драку ремесленников и не гнушаясь пить чистую водку, что тогда, пятнадцать лет назад, далеко не было так распространено, как теперь. Даже влажная темнота ночи и звон замыкаемых уличных цепей не всегда заставляли нас идти на покой.
   В такую жизнь был я погружен почти три зимы, пока не кончились для меня эти забавы несчастно. Неискушенное мое сердце разгорелось страстью к нашей соседке, жене хлебопекаря, бойкой и красивой, – со щеками, как снег, посыпанный лепестками роз, с губами, как сицилийские кораллы, и зубами, как цейлонские перлы, если говорить языком стихотворцев. Она не была неблагосклонна к юноше, статному и острому на слово, но желала от меня тех маленьких подарков, на которые, как отметил еще Овидий Назон, падки все женщины. Денег, посылаемых мне отцом, недоставало, чтобы выполнять ее прихотливые причуды, и вот, с одним из самых отчаянных своих сверстников, вовлекся я в очень нехорошее дело, которое не осталось скрытым, так что мне грозило заключение в городскую тюрьму. Только благодаря усиленным хлопотам Отфрида Герарда, пользовавшегося расположением влиятельного и очень замечательного по уму каноника, графа Германа фон Нейенара[12], был я освобожден от суда и отправлен к родителям для домашнего наказания.   Казалось бы, что этим должны были кончиться для меня школьные годы, но на деле тут только и началось для меня то учение, которому обязан я своим правом называться человеком просвещенным. Мне было семнадцать лет. Не получив в университете даже степени бакалавра, поселился я дома в жалком положении тунеядца и запятнавшего свою честь человека, от которого все отступились. Отец пытался приискать мне какое-либо дело и заставлял помогать ему в составлении лекарств, но я с упрямством уклонялся от нелюбезной мне профессии, предпочитая терпеть упреки в дармоедстве. Однако в уединенном нашем Лозгейме нашел я верного друга, полюбившего меня кротко и выведшего меня на новую дорогу. То был сын нашего аптекаря, Фридрих, юноша, немного меня старше, болезненный и странный. Отец его любил собирать и переплетать книги, особенно новые, печатные, и тратил на них весь излишек своих доходов, хотя сам читал редко. Фридрих же с самых ранних лет предавался чтению, как упоительной страсти, и не знал высшей радости, как повторять вслух любимые страницы. За это почитали Фридриха в нашем городе не то юношей полоумным, не то человеком опасным, и был он столь же одинок, как я, так что нисколько не удивительно, что мы с ним сдружились, словно две птицы в одной клетке. Когда я не бродил с самострелом по кручам и склонам окрестных гор, шел я в маленькую каморку своего друга, на самом верху дома, под черепицами, и мы часы за часами проводили среди толстых томов древности и тоненьких книжек современных писателей.

Несмотря на то что оба мы не очень-то были сильны в грамматике Цинтена, прочли мы немало латинских авторов, причем и таких, о которых не было речи в Университете ни на ординариях, ни на диспутах.

У Катулла, Марциала, Кальпурния нашли мы, навсегда непревосходимые, образцы красоты и вкуса, до сих пор ярко живущие в моей памяти, а в творениях богоподобного Платона заглянули в самые глухие глубины человеческой мудрости, не все понимая, но всем потрясенные.

В сочинениях нашего века, менее совершенных, но более нам близких, научились мы сознавать то, что уже раньше, не имея слов, жило и роилось в нашей душе. Мы увидели свои собственные, до тех пор еще туманные, взгляды, – в неистощимо-забавной «Похвале Глупости», в остроумных и благородных, что бы там ни говорили, «Разговорах», в мощном и неумолимом «Торжестве Венеры» и в тех «Письмах темных людей», которые мы не раз перечли от начала до конца и которым сама древность может противопоставить разве одного Лукиана[13].

Источник: https://TheLib.ru/books/valeriy_bryusov/sochineniya-read.html