Василий Розанов – Сочинения
Здесь можно скачать бесплатно “Василий Розанов – Сочинения” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Философия, издательство Литагент «Стрельбицький»f65c9039-6c80-11e2-b4f5-002590591dd6.
Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте
Описание и краткое содержание “Сочинения” читать бесплатно онлайн.
Василий Розанов – виднейший российский мыслитель Серебряного века, изящный стилист и талантливый литературный критик, оказавший непревзойденное влияние на религиозно-философскую мысль двадцатого столетия.
«Опавшие листья» – самое проникновенное из сочинений Розанова, уникального творца, не пытавшегося заниматься построением сверхсложных и утомительных философских систем, разрешившего себе беспрепятственную рефлексию, непринужденное, подчас горьковатое размышление.
«Опавшие листья» родились из груды исписанных листочков, которым философ доверял свои мысли и чувства, из двух коробов с бумажными обрывками, вместившими в себя человеческую жизнь.
Василий Васильевич Розанов
Сочинения
Опавшие листья (Короб первый)
Я думал, что все бессмертно. И пел песни. Теперь я знаю, что все кончится. И песня умолкла.
(три года уже).
* * *
Сильная любовь кого-нибудь одного делает ненужным любовь многих.
Даже не интересно.
Что значит, когда «я умру»?
Освободится квартира на Коломенской,[1] и хозяин сдаст ее новому жильцу.
Еще что?
Библиографы будут разбирать мои книги.
А я сам?
Сам? – ничего.
Бюро получит за похороны 60 руб., и в «марте» эти 60 руб. войдут в «итог». Но там уже все сольется тоже с другими похоронами; ни имени, ни воздыхания.
Какие ужасы!
* * *
Сущность молитвы заключается в признании глубокого своего бессилия, глубокой ограниченности. Молитва – где «я не могу»; где «я могу» – нет молитвы.
* * *
Общество, окружающие убавляют душу, а не прибавляют.
«Прибавляет» только теснейшая и редкая симпатия, «душа в душу» и «один ум». Таковых находишь одну-две за всю жизнь. В них душа расцветает.
И ищи ее. А толпы бегай или осторожно обходи ее.
(за утрен. чаем).
* * *
И бегут, бегут все. Куда? зачем? – Ты спрашиваешь, зачем мировое volo?[2]
Да тут – не volo, a скорее ноги скользят, животы трясутся. Это скетинг-ринг, а не жизнь.
(на Волково).
* * *
Да. Смерть – это тоже религия. Другая религия.
Никогда не приходило на ум.
. .
Вот арктический полюс. Пелена снега. И ничего нет. Такова смерть.
. .
Смерть – конец. Параллельные линии сошлись. Ну, уткнулись друг в друга, и ничего дальше. Ни «самых законов геометрии».
Да, «смерть» одолевает даже математику. «Дважды два – ноль».
(смотря на небо в саду).
Мне 56 лет: и помноженные на ежегодный труд – дают ноль.
Нет, больше: помноженные на любовь, на надежду – дают ноль.
Кому этот «ноль» нужен? Неужели Богу? Но тогда кому же? Зачем?
Или неужели сказать, что смерть сильнее самого Бога. Но ведь тогда не выйдет ли: она сама – Бог? на Божьем месте?
Ужасные вопросы.
Смерти я боюсь, смерти я не хочу, смерти я ужасаюсь.
* * *
Смерть «бабушки»[3] (Ал. Адр. Рудневой) изменила ли что-нибудь в моих соотношениях? Нет. Было жалко. Было больно. Было грустно за нее. Но я и «со мною» – ничего не переменилось.
Тут, пожалуй, еще больше грусти: как смело «со мною» не перемениться, когда умерла она? Значит, она мне не нужна? Ужасное подозрение.
Значит, вещи, лица и имеют соотношение, пока живут, но нет соотношения в них, так сказать, взятых от подошвы до вершины, метафизической подошвы и метафизической вершины? Это одиночество вещей еще ужаснее.
Итак, мы с мамой умрем и дети, погоревав, останутся жить. В мире ничего не переменится: ужасная перемена настанет только для нас. «Конец», «кончено». Это «кончено» не относительно подробностей, но целого, всего – ужасно.
Я кончен. Зачем же я жил?!!!
* * *
Если бы не любовь «друга» и вся история этой любви, – как обеднилась бы моя жизнь и личность. Все было бы пустой идеологией интеллигента. И верно, все скоро оборвалось бы.
…о чем писать?
Все написано давно[4] (Лерм.).
Судьба с «другом» открыла мне бесконечность тем, и все запылало личным интересом.
* * *
Как самые счастливые минуты в жизни мне припоминаются те, когда я видел (слушал) людей счастливыми. Стаха и Алек. Пет. П-ва, рассказ «друга» о первой любви[5] ее и замужестве (кульминационный пункт моей жизни). Из этого я заключаю, что я был рожден созерцателем, а не действователем.
Я пришел в мир, чтобы видеть, а не совершить.
* * *
Что же я скажу (на т. с.) Богу о том, что Он послал меня увидеть?
Скажу ли, что мир, им сотворенный, прекрасен?
Нет.
Что же я скажу?
Б. увидит, что я плачу и молчу, что лицо мое иногда улыбается. Но Он ничего не услышит от меня.
* * *
Я пролетал около тем, но не летел на темы.
Самый полет – вот моя жизнь. Темы – «как во сне».
Одна, другая… много… и все забыл.
Забуду к могиле.
На том свете буду без тем.
Бог меня спросит:
– Что же ты сделал?
– Ничего.
* * *
Нужно хорошо «вязать чулок своей жизни», и – не помышлять об остальном. Остальное – в «Судьбе»: и все равно там мы ничего не сделаем, а свое («чулок») испортим (через отвлечение внимания).
Эгоизм – не худ; это – кристалл (твердость, неразрушимость) около «я». И собственно, если бы все «я» были в кристалле, то не было бы хаоса, и, след., «государство» (Левиафан) было бы почти не нужно.
Здесь есть 1/1000 правоты в «анархизме»: не нужно «общего», κοινόω:[6] и тогда индивидуальное (главная красота человека и истории) вырастет.
Нужно бы вглядеться, что такое «доисторическое существование народов»: по Дрэперу[7] и таким же, это – «троглодиты», так как не имели «всеобщего обязательного обучения» и их не объегоривали янки; но по Библии – это был «рай». Стоит же Библия Дрэпера.
(за корректурой).
* * *
Проснулся… Какие-то звуки… И заботливо прохожу в темном еще утре по комнатам.
С востока – светает.
На клеенчатом диванчике, поджав под длинную ночную рубаху голые ножонки, – сидит Вася[8] и, закинув голову в утро (окно на восток), с книгой в руках твердит сквозь сон:
И ясны спящие громады
Пустынных улиц и светла
Адмиралтейская игла.
Ад-ми-рал-тей-ска-я…
Ад-ми-рал-тей-ска-я…
Ад-ми-рал-тей-ска-я…
Не дается слово… такая «Америка»; да и как «игла» на улице? И он перевирает:
…светла
Адмиралтейская игла,
Адмиралтейская звезда,
Горит восточная звезда.
– Ты что, Вася?
Перевел на меня умные, всегда у него серьезные глаза. Плоха память, старается, трудно, – потому и серьезен:
– Повторяю урок.
– Так нужно учить:
Это шпиц такой. В несколько саженей длины, т. е. высоты.
– Шпиц? Что это??
– Э… крыша. Т. е. на крыше. Все равно. Только надо: игла. Учи, учи, маленькой.
И повернулся. По дому – благополучно. В спину мне слышалось:
Ад-ми-рал-тей-ска-я звезда,
Ад-ми-рал-тей-ская игла.
.
* * *
Не литература, а литературность ужасна; литературность души, литературность жизни. То, что всякое переживание переливается в играющее, живое слово: но этим все и кончается, – само переживание умерло, нет его. Температура (человека, тела) остыла от слова. Слово не возбуждает, о, нет! оно – расхолаживает и останавливает.
Говорю об оригинальном и прекрасном слове, а не о слове «так себе». От этого после «золотых эпох» в литературе наступает всегда глубокое разложение всей жизни, ее апатия, вялость, бездарность. Народ делается как сонный, жизнь делается как сонная. Это было и в Риме после Горация, и в Испании после Сервантеса.
Но не примеры убедительны, а существенная связь вещей.
Вот почему литературы, в сущности, не нужно: тут прав К. Леонтьев. «Почему, перечисляя славу века, назовут все Гете и Шиллера, а не назовут Веллингтона и Шварценберга».[9] В самом деле, «почему»? Почему «век Николая» был «веком Пушкина, Лермонтова и Гоголя», а не веком Ермолова, Воронцова и как их еще. Даже не знаем.
Мы так избалованы книгами, нет – так завалены книгами, что даже не помним полководцев. Ехидно и дальновидно поэты назвали полководцев «Скалозубами» и «Бетрищевыми».[10] Но ведь это же односторонность и вранье. Нужна вовсе не «великая литература», а великая, прекрасная и полезная жизнь. А литература мож.
быть и «кой-какая», – «на задворках».
Поэтому нет ли провиденциальности, что здесь «все проваливается»? что – не Грибоедов, а Л. Андреев, не Гоголь – а Бунин и Арцыбашев. Может быть. М. б., мы живем в великом окончании литературы.
* * *
Листья в движении, но никакого шума. Все обрызгано дождем сквозь солнце. И мамочка сказала:
– Посмотри.
Я глядел и думал то же. Она же думала и сказала:
– Что может быть чище природы…
Она не говорила, но это была ее мысль, которую я продолжал:
– И люди и жизнь их уже не так чисты, как природа… Мамочка сказала:
– Как природа невинна. И как поэтому благородна…
(лет восемь назад в саду).
* * *
Когда я прочел это мамочке, она сказала:
Источник: https://www.libfox.ru/628334-vasiliy-rozanov-sochineniya.html
В.в. розанов об особенностях русского народа и государственного управления в россии
История политической мысли
В.В. Розанов об особенностях русского народа и государственного управления в России
О.Е. Сорокопудова
В истории отечественной мысли конца XIX – начала XX вв. имя мыслителя, писателя, публициста Василия Васильевича Розанова (1856-1919 гг.) традиционно связывается прежде всего с религиозной философией.
Однако его мировоззрению была присуща редкая черта — особое, комплексное, единое восприятие действительности, поэтому все его размышления философского, религиозного, исторического, политического характера связаны друг с другом. В розановском творческом наследии это части одного цельного, хотя и внутренне противоречивого комплекса идей.
Рассуждения же Розанова относительно политических явлений особенно примечательны, поскольку отразили в себе один из самых тяжелых этапов в судьбе нашей страны, который оказался судьбоносным для российской истории.
Любые его размышления прежде всего конкретны и связаны с судьбой России и русского народа. Впрочем, эта черта традиционна для общественнополитической мысли России. Так Ф.М.
Достоевский в письме к Н.Н. Страхову от 23 апреля 1871 г. писал: «Действительный талант — всегда кончал тем, что обращался к национальному чувству»1. Поэтому рассматривать отношение Розанова к государству и обществу можно только сквозь призму его отношения именно к русскому человеку и России.
В сборнике «О писательстве и писателях» Розанов указывал на особое отношение русских людей к началам государственности и власти. Это отношение является, отмечал он, практически «родовым» отличием нашего народа. Он имел в виду глубокую и органическую аполитичность. «Мы, — писал Розанов, — а-политичны2, вне-государственны…
Такого глубочайше анархического явления, как “русское общество” или вообще “русский человек”, я думаю, никогда еще не появлялось на земле. Это что-то. божественное или адское, и не разберешь»3. Причину такого положения Розанов видит в том, что «все на
1 Николюкин А.Н. Розанов. М.: Молодая гвардия, ЖЗЛ, 2001. С. 384.
2 Здесь и далее — курсив автора В.В. Розанова.
3 Розанов В.В. Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред. Николюкина А.Н. М.: Республика, 1996. С. 558.
Руси “музыканят” и, кроме “музыки”, ничем в сущности и не занимаются. Т.е. все занимаются вещами сладкими, личными, душевными…»4.
По мнению И.В.
Кондакова, в слове «музыканить» содержится что-то пренебрежительное, даже уничижительное — типа тарабанить, балаганить, тренькать, пробавляться музыкой, развлекаться игрой бездумно, бесцельно, для собственного удовольствия.
И с этой точки зрения такой уход народа в «музыку» можно понять как способ безответственного существования, полусознательного отвлечения от насущных проблем жизни и политики5.
Однако возможна и другая интерпретация: русский человек всегда отдает предпочтение внутренней, духовной жизни в противовес заботе о материальном благополучии, и в этом Розанов находит причину жизненной стойкости и залог конечного процветания русского народа.
Рассуждения Розанова относительно свойств русского народа, выраженные буквально одним, не особенно понятным сперва словом «музыканит»6, вскрывают со всей очевидностью многослойность смыслов и отношений автора к проблеме, а также прекрасно иллюстрируют его парадоксальный метод и стиль рассуждений.
Розанов часто проводит параллели и сравнение своего народа с другими народами — англичанами, немцами, французами, при этом всегда подчеркивая отличие русских от них. В небольшой, но яркой зарисовке-сравнении разворачивается картина громадных культурных различий национального характера: «Англичане же, первый деловой народ в мире, не имеют просто песен и выписывают музыку из-за границы.
Зато какие чудовищные станки. Фабрики. И вся стоит на каменном угле»7.
Сравнивая русских с немцами, Розанов указывает на «мужественность», «железность» последних в противовес нашему «женственному началу».
Но здесь мыслитель не видит какого-то порока или ущербности, наоборот, это противопоставление призвано подчеркнуть скорее богатство нашего духовного мира, тонкость и мягкость внутренней организации русского общества и человека. Он восстает против извечного желания подделаться, подстроиться, превратиться в другой народ. «Нужно ли нам переделываться в Германию? Нет.
Тогда зачем Русь? “Две Германии”. Но удвоений в истории не бывает»8.
Писатель подчеркивает, что наш народ не хуже и не лучше, не слабее, не мудрее, он — другой. Судьбу нашей родины Розанов сравнивает с черепахой — жесткий, крепкий череп снаружи и «нежное, вкусное мясцо»9 внутри, и это гораздо важнее и ценнее.
В статье «Возле русской идеи» мыслитель пишет, что «женственное качество» у русских налицо: уступчивость, мягкость. Но оно ска-
4 Розанов В.В. Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред. Николюкина А.Н. М.: Республика, 1996. С. 558.
5 Подробнее см.: Кондаков И.В. «Последний писатель»: В.
Розанов между консерваторами радикалами // Энтелехия, Косторома, 2000, № 1, С. 20-21.
6 Вообще слово «музыканят» впервые было использовано Д.И. Писаревым в пассажах «Прогулка по садам российской словесности» («Русское слово», 1865, № 3, отд. II «Литературное обозрение», С. 1-68.), где он рассуждал об идейном наследии Ап. Григорьева.
7 Розанов В.В. Сочинения М., 1990. С. 446-447.
8 Розанов В.В. Последние листья. СПб.: Кристалл, 2002. С. 100.
9 Розанов В.В. Последние листья. СПб.: Кристалл, 2002. С. 100.
зывается как сила, обладание, овладение»10. Сильной стороной национального характера Розанов считает то, что русские, беззаветно отдаваясь чужим влияниям, непременно требуют от того, чему отдаются, — кротости, любви, простоты, ясности.
Русские принимают тело, но духа не принимают. Чужие, соединяясь с нами, принимают именно дух11. Может, именно в этом причина того, что многочисленные в нашей истории иностранные, искусственные «привнесения» и «новшества» в нашу общественно-политическую реальность не смогли прижиться, установившись формально, не были приняты и поняты глубинно — русским человеком, русской душой.
Немецкому же народу Розанов отказывал в истинной и бескорыстной духовности. По его мнению, вся их культура была в значительной мере подчинена гегемонистским устремлениям и философия лишь служила тому обоснованием. Он подчеркивал нравственный упадок другого народа: «Не “испорченная механика”, а “испорченный человек” — вот что стоит в сердцевине Германской империи»12.
В статье «Война как воспитание» из сборника «Война 1914 года и русское возрождение» Розанов говорит о том, что именно война доказала жизненность забытых было славянофильских идей. Примечательно, что войну с Германией Розанов воспринимал именно как цивилизационно-духовный конфликт славянской и германской культур, в очередной раз подчеркивая разницу в нравственном базисе двух народов.
Поскольку у немцев господствует «умственная пошлость» и только напускное почитание бога, то исход войны зависит от приверженности русского народа идеям православия: «Бога нельзя забыть — вот что говорит народная и славянофильская Россия»13.
Продолжая сравнение с Германией, Розанов пишет, что все силы, «весь ум и душа» их уходит на строительство государства.
Когда строишь «настоящую государственность» — «империю Бисмарка», когда хочешь получить победы, блеск, славу, простись с литературой. Русские же «музыканят» и ни малейше государства не делают. Отношение к нему — «черт бы его побрал», и в том Розанов видит особенности русской духовной жизни14.
Русское в высшей степени художественное «ничегонеделанье» гораздо тоньше, углубленнее, интимнее, это сама русская душа без предела и горизонта.
Государство для русских, по Розанову, второстепенно, оно необходимо, но никогда не будет являться главенствующим элементом для общества. По существу, народ и правительство параллельны друг другу.
Но в целом Розанов вовсе не отрицает государство. Он относится к нему с уважением, понимая, что функции его необходимы для народа. «Государство — внешность. Оно “без души”. Государство “настоящее” внеинтимно, строго, повелительно, сухо: где нужно —
10 Розанов В.В. Среди художников. М., 1994. С. 353.
11 Цит. по: Сохряков Ю.И.
Национальная идея в отечественной публицистике XIX – начала XX вв. М.: Наследие, 2000. С. 113-114.
12 Цит. по: Фатеев В.А. С русской бездной в душе: Жизнеописание Василия Розанова. ГУИПП «Кострома», 2002. С. 542.
13 Цит. по: Там же. С. 543.
14 См.: Розанов В.В. Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки.
О писательстве и писателях / Под общ. ред. Николюкина А.Н. М.: Республика, 1996. С. 558.
беспощадно»15. Государство Розанов сравнивает с солдатом, а нацию, народность — с поэтом, и «обняться» они не могут никогда. Кроме редких случаев, как, например, Отечественная война, и то ненадолго.
Мыслитель видит явные сложности такого отношения: «Все это хорошо.
Для нас хорошо, — музыканящих. Но как же тут управлять??!!»16. Именно потому, что государство имеет другую природу, нежели общество, и потому, что оно должно ограничивать и защищать «мягкость и женственность» русского народа, оно должно быть прежде всего сильным. «Государство ломает кости тому, кто перед ним не сгибается или не встречает его с любовью, как невеста жениха.
Государство есть сила. Это его главное»17. Вот почему единственный порок государства — слабость. «Слабое государство не есть уже государство, а просто “нет”»18.
Для Розанова естественной и единственно возможной формой правления выступает монархия. Он считает, что она органична для русского народа. «Голод. Холод. Стужа. Куда же тут республики устраивать? Нет, я за самодержавие.
Из теплого дворца управлять “окраинами” можно. А на морозе и со своей избой не управишься»19.
Необходимость монархической формы правления в стране писатель обосновывает не только природными условиями, но и душевными склонностями русского народа.
Оценивая монархию, как и все другие общественные и политические явления, эстетически, Розанов считает, что для нее нужны специальные способности. Например, по его мнению, французы не способны к такой форме правления. «У них нет … нормальных монархических чувств. Они не способны к любви, привязанности, доверию, обожанию. Какая же может быть тогда монархия?»20.
«“Любить Царя” — есть действительно существо дела в монархии и “первый долг гражданина”: не по лести и коленопреклонению, а потому что иначе портится все дело»21. Любовь к царю, по Розанову, должна идти от сердца, изнутри самого человека. Такое чувство не может родиться в России из разума, и в этом его сила.
Розанов в некоторой степени разводит понятия государства, правительства, власти и монарха, самодержца. Если для русского человека «государство» не выступает персонифицировано как «государь», то оно чужое, внешнее, мертвое. Он указывает, что все беды государей в нашей стране были от того, что в них усомнились. «Поэтому не оспаривать Царя есть сущность царства.
Поразительно, что все жестокие наши государи были именно “в споре”: Иван Грозный — с боярами и претендентами; Анна Иоанновна — с Верховным Советом, и тоже — по неясности своих прав; Екатерина II (при случае — с Новиковым и прочее) тоже по смутности “восшествия на престол”»22.
15 Розанов В.В. Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки.
О писательстве и писателях / Под общ. ред. Николюкина А.Н. М.: Республика, 1996. С. 559.
16 Там же.
17 Розанов В.В. Опавшие листья. М.: Издательство АСТ, 2004. С. 113.
18 Там же.
19 Там же. С. 125.
20 Там же. С. 60-61.
21 Там же. С. 36.
22 Розанов В.В. Опавшие листья. М.: Издательство АСТ, 2004. С. 36.
Самодержавие для писателя имеет сакральный смысл, в царе Розанов видит «кусочек Провидения», которого стоит бояться и поэтому ему необходимо повиноваться. Более того, мыслитель считает, что именно через самодержавие русский народ может выразить себя в мире, это его миссия и его обязанность.
Так как царь (у Розанова всегда — «Царь») «допуская к повиновению себя — он и нас, обыкновенных, приобщает к мировой роли»23. Царствие всякого царя велико и ответственно. «Ничего нет труднее, — пишет Розанов, — должности Царя»24.
Совсем другое отношение Розанова к чиновничеству, к людям, в чьих руках находится управление обществом.
Если в монархе писатель видит живое творческое божественное начало, то к определению чиновников он подходит инструментально, для него это техническое явление, а все техническое — умерщвление жизни25. Так, в работе «Опавшие листья» он писал: «Чиновник съел все вдохновение на Руси. Чиновник — дьявол»26.
Если ослабляется государство, если истощаются его творческие созидательные силы, то именно чиновничество, по Розанову, начинает играть ведущую роль, а значит, душить все новое и ограничивать традиционное. «Чиновничество оттого ничего и не задумывает, ничего не предпринимает, ничего нового не начинает и даже все “запрещает”, что оно “рассчитано на маленьких”»27.
Когда в обществе перестают действовать такие естественные регуляторы народной жизни, как доверие власти, святость Церкви, нравственные ценности каждого человека, то «тут, здесь и там невольно поставишь чиновника»28.
Озабоченность растущим аппаратом чиновничества и его удушающим общество характером ярко выразилась в статье Розанова «О подразумеваемом смысле нашей монархии»29 (1895 г.).
Лейтмотивом этой работы стала идея, что верховная власть, сращиваясь с бюрократией, уже теряет в глазах своих подданных свое мистическое предназначение и священный характер. Власть воспринимается обществом не как что-то одухотворенное и живое, а приобретает механически-утилитарный смысл винтика большой машины, о пользе которой люди уже начинают судить критически.
Негативно характеризуя чиновничество, Розанов в то же время замечает, что с ним невозможно бороться, поскольку оно в некотором смысле необходимо, и даже указывает на органическую связь чиновника, писателя, адвоката, оратора, так как сущность всех перечисленных профессий — «принадлежать всем».
Впрочем, Розанов ругал не столько «порядки отечества», сколько всегдашний беспорядок в нем. «Настоящий патриот всегда недоволен», — говорил он. Но патриот никогда не обмолвится против «русского духа и русской земли». «При
23 Розанов В.В. Последние листья. СПб.: Кристалл, 2002. С. 166.
24 Там же.
25 См.: Там же. С. 151.
26 Розанов В.В. Опавшие листья. М.: «Издательство АСТ», 2004. С. 149.
27 Там же. С. 118.
28 Там же. С. 118.
29 Статья, уже напечатанная в «Русском вестнике» (1895 г.), не была пропущена цензурой. Тираж был арестован, а редактор журнала Ф.Н. Берг получил выговор и предупреждение. Сам Розанов же был убежден в абсолютно монархическом содержании своей работы.
грубости, нервности, порой даже ругани “русских порядков” в душе горит вечный (никому не заметный) огонь любви, и бесконечной любви, к русскому в целом»30.
Философ отметил еще одну национальную черту: «Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти только и делаю, что ругаю их. Но почему я ненавижу всякого, кто тоже их ругает?»31.
Отношение к русскому народу у Розанова сродни отеческой любви, он видит все недостатки, но от этого меньше не любит. «Симпатичный шалопай — да это почти господствующий тип у русских»32, — пишет мыслитель почти что с одобрением и нежностью.
Таким образом, если давать оценку тому анализу политической реальности, который осуществил В.В. Розанов, то можно сказать, что, хотя он затрагивает и не все стороны современной ему действительности, тем не менее отличается глубиной и нестандартностью подхода. Рассматривая любую проблему эстетически, нравственно, писатель пытался увидеть самую ее сущность, многоас-пектность и противоречивость, что создает питательную среду для до сих пор неутихающих споров, начавшихся еще при его жизни. Поэтому самобытные политические размышления Розанова о национальном характере, о сущности государства и власти и сегодня представляют особый интерес и несут в себе потенциал для расширения наших знаний в сфере истории социально-политической мысли и лучшего понимания современных реалий и перспектив.
30 Цит. по: Николюкин А.Н. Розанов. М.: Молодая гвардия, ЖЗЛ, 2001. С. 384.
31 Розанов В.В. Уединенное. М.: Современник, 1991. С. 39.
32 Розанов В.В. Опавшие листья. М., 1992. С. 205.
Источник: https://psibook.com/philosophy/v-v-rozanov-ob-osobennostyah-russkogo-naroda-i-gosudarstvennogo-upravleniya-v-rossii.html
Василий Розанов
1994 Издательство: Республика
С о д е р ж а н и е:
1 том “Когда начальство ушло…” – очерки и воспоминания о первой русской революции.
2 том “О писательстве и писателях” – очерки о творчестве многих отечественных и зарубежных писателей – Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Чехова, Гете, Диккенса и др.
3 том “Возрождающийся Египет” – очерки о религии и культуре древнейших цивилизаций – Египта, Вавилона, Иудеи.
4 том “Около церковных стен” -взгляды автора на русскую церковь, православие и католичество, официальную церковь и сектантство, школьное воспитание, милосердие и добро.
5 том “В темных религиозных лучах” – рассматривается роль христианства в развитии национальной русской культуры, раскрывается значение и духовный смысл и пола в жизни человека.
6 том “Мимолетное” – размышления о социальных и духовных предпосылках революции в России, взгляды автора на историю отечественной культуры и философии.
7 том “В мире неясного и нерешенного” – трактовка автора необъяснимых загадок человеческой природы, тайн древнейших цивилизаций, пола, семьи и брака как основы мировой истории, религии и культуры.
8 том “Легенда о Великом инквизиторе Ф. М.
Достоевского” – отражает оригинальный и проницательный взгляд автора на национальное своеобразие русской литературы и философии.
9 том “Среди художников” – размышления автора о русской идее и судьбах России, о выдающихся деятелях ее культуры – о Пушкине и Гоголе, А. Иванове и Нестерове, Комиссаржевской и Шаляпине, П. Трубецком и Репине.
10 том “Апокалипсис нашего времени” – уделяется крушению Российской империи в 1917 г., философии пола, национальному и семейному вопросам.
11 том “Литературные изгнанники. Н. Н. Страхов. К. Н. Леонтьев” – размышления автора по вопросам философии, литературы, религии и культуры, затронутым в переписке с ним известными философами и литераторами Н. Н.
Страховым и К. Н. Леонтьевым.
12 том “Во дворе язычников” – очерки о религии древнейших цивилизаций – Вавилона, Египта, иудеи, Греции.
13 том “Сахарна” – размышления автора о религии и культуре, большое внимание уделено мифологеме развития национального сознания в России.
14 том “В нашей смуте” – размышления о русской государственности, деятельности Государственной думы, о церкви, судах, о положении дел в сфере образования, национальный и семейный вопросы.
15 том “Около народной души” – статьи 1906-1908 гг. по вопросам культуры, философии, религии, литературы.
16 том “Русская государственная и общество” – статьи автора за 1906-1907 гг., посвященные судьбам русской государственности.
Василий Розанов – Серия: Азбука-классика (pocket-book)
2011
Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
Серия: Азбука-классика (pocket-book)
С о д е р ж а н и е:
Опавшие листья
Люди лунного света. Метафизика христианства
Василий Розанов – Сочинения в 2 томах
1990 Издательство: Правда Серия: Из истории отечественной философской мысли
С о д е р ж а н и е:
Том 1. Религия и культура – Статьи, 1890 – 1899 гг.
Том 2. Уединенное – “Люди лунного света”, “Опавшие листья. Короб первый”, “Опавшие листья. Короб второй”, “Уединенное”.
Василий Розанов – Сочинения
1990
Издательство: Лениздат
С о д е р ж а н и е:
Сочинения
Экранизации
Про Розанова:
Опавшие листья. Василий Васильевич Розанов (1856-1919)
Источник: https://bookinistic.narod.ru/rus/r/rozanov.htm
Василий Розанов
Розанов, василий васильевич (1856–1919), русский мыслитель, прозаик, публицист, литературный критик. Родился 20 апреля (2 мая) 1856 в Ветлуге Костромской губ. в семье лесничего. Рано осиротел, детство прошло в нищете. Иждивением старшего брата окончил гимназию в Нижнем Новгороде и поступил на филологический факультет Московского университета, который окончил в 1880.
До 1893 был учителем истории и географии в гимназиях Брянска, Ельца и г. Белого (Смоленской губерниии). Учительская среда оказалась совершенно чуждой и даже враждебной Розанову, преподавание тяготило его, мешало писательству — естественному следствию его умственного развития еще в университетские годы.
Согласно Автобиографии (1890), важнейшим импульсом этого развития послужили сочинения Д. С. Милля, Д. И. Писарева, Н. А. Добролюбова и западноевропейских вульгарных материалистов. Целиком в этом русле написана первая статья Розанова Исследование идеи счастья как идеи верховного начала человеческой жизни, в 1881 отвергнутая журналом «Русская мысль» «по причине тяжелого слога».
Зато другое его «небольшое исследование» Об основаниях теории поведения удостоилось университетской академической премии и явилось зародышем «сплошного рассуждения на 40 печатных листов» О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания.
Оно вышло в Москве в 1886 и не имело ни малейшего резонанса в научно-философских кругах — по-видимому, было сочтено дилетантским умствованием, поскольку в нем предлагался полный пересмотр познавательной деятельности в качестве комплексного интеллектуального переживания.
Философические устремления Розанова постепенно сменялись религиозными, о чем свидетельствуют его насыщенные полемикой статьи Органический процесс и механическая причинность (1889); Отречение дарвиниста (1889) — против проф. К. А. Тимирязева; Место христианства в истории (1890), Цель человеческой жизни (1892), Красота в природе и ее смысл (1894).
Репутации философа они Розанову не создали, но помогли свести знакомство с Н. Н. Страховым и К. Н. Леонтьевым, а те открыли ему дорогу в консервативную журналистику — он стал одним из ведущих авторов новообразованного в 1890 журнала «Русское обозрение», издававшегося на личные средства Александра III при кураторстве К. П. Победоносцева.
Свое публицистическое творчество 1890-х годов Розанов именовал «Катковско-Леонтьевским периодом». Он регулярно публиковался в «Русском вестнике», «Вопросах философии и психологии», «Биржевых ведомостях», «Московских ведомостях» и особенно в газете А. С. Суворина «Новое время» — штатным сотрудником этого издания Розанов стал в 1898.
До этого он, оставив гимназическое преподавание и переехав в Санкт-Петербург, несколько лет служил чиновником Центрального управления государственного контроля («Служба была так же отвратительна для меня, как и гимназия»).
К началу 1900-х годов Розанов создал себе прочную репутацию плодовитого и яркого консервативного журналиста.
Большая часть его многочисленных статей этого периода собрана в книгах Сумерки просвещения (1899), где на базе собственного опыта Розанов обличает российскую систему школьного образования; Природа и история (1899), Религия и культура (1899), Литературные очерки (1899).
Однако главным и наиболее известным его сочинением стала опубликованная в 1891 в «Русском вестнике» и вышедшая несколькими отдельными изданиями (с приложением двух этюдов о Н. В. Гоголе) Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария.
Творчество и личность Достоевского изначально привлекали Розанова, и это предопределило не только его критическую репутацию, но и личную судьбу: чтобы лучше понять любимого писателя, Розанов женился на его бывшей любовнице, А. П.
Сусловой (1839–1918), которая, изуродовав жизнь супругу и бросив его, не пожелала дать ему развода, и второй — счастливый — брак Розанова оставался в глазах церкви и государства незаконным со всеми вытекающими отсюда прискорбными последствиями.
Легенда же положила начало изучению религиозных аспектов творчества Достоевского, хотя в ней речь идет не о самих произведениях, а о восприятии их содержания (о «понимании» литературы, формирующем мировоззрение), как и в других литературно-критических статьях Розанова, начиная с нашумевшего программного цикла Старое и новое (1892), где полемически мотивируется отказ от «наследства 60–70 годов».
К началу 1900-х годов мировоззрение Розанова вполне сформировалось: «понимание» в целом было предрешено и постоянно расширялось тематически, в принципе не имея пределов. Однако «пониманию» этому, на его собственный взгляд, недоставало органичности, которая требовала слияния мышления с бытом: именно он признавался «сферой целостного существования личности» (Н.Розин). Быт одушевляла стихия пола и скрепляли семейные узы. Соответствующие размышления и соображения Розанова, нередко спонтанные, вдохновили его статьи, собранные в двухтомнике Семейный вопрос в России (1905), а также, по собственным его словам, «главную идейную книгу» В мире неясного и нерешенного, вышедшую к 1904 двумя изданиями. Его собственная мучительная семейная ситуация (брачное сожительство, по церковным понятиям считавшееся блудом) спровоцировала напряженные размышления о значении и роли российской церковности (двухтомник Около церковных стен, 1907). Попытку решающего обобщения религиозной проблематики представляют книги Розанова Темный Лик (1911) и Люди лунного света (1912), где в сексуальном ключе выявляется и оценивается «метафизика христианства» и доказывается несостоятельность христианской религии с точки зрения обустройства обыденной жизни.
Однако, по-видимому, неправомерно объявлять Розанова, как это делал Д. С. Мережковский, подобным Фр. Ницше «антихристианином». Следует учитывать и его нарочитое тяготение к крайностям, и характерную амбивалентность его мышления. Так, ему удалось прослыть одновременно юдофилом и юдофобом; революционные события 1905–1907 он считал не только возможным, но и необходимым освещать с различных позиций — выступая в «Новом времени» под своей фамилией как монархист и черносотенец, он под псевдонимом В.Варварин выражал в других изданиях леволиберальную, народническую, а порой и социал-демократическую точку зрения. Закономерной кульминацией творчества Розанова явились его сочинения необычного жанра, ускользающего от строгого определения, однако укорененного в его журналистской деятельности, предполагавшей постоянную, как можно более непосредственную и вместе с тем выразительную реакцию на злобу дня, и сориентированного на настольную книгу Розанова Дневник писателя Достоевского. В опубликованных сочинениях Уединенное (1912), Смертное (1913), Опавшие листья (короб 1 — 1913; короб 2 — 1915) и предполагавшихся сборниках В Сахарне, После Сахарны, Мимолетное и Последние листья автор пытается воспроизвести процесс «понимания» во всей его интригующей и многосложной мелочности и живой мимике устной речи — процесс, слитый с обыденной жизнью и способствующий мыслительному самоопределению. Этот жанр оказался наиболее адекватным мысли Розанова, всегда стремившейся стать переживанием; и последнее его произведение, попытка осмыслить и тем самым как-то очеловечить революционное крушение истории России и его вселенский резонанс, обрела испытанную жанровую форму. Его Апокалипсис нашего времени публиковался невероятным по тому времени двухтысячным тиражом в большевистской России с ноября 1917 по октябрь 1918 (десять выпусков). Характерно, что этот реквием по российскому государству и русской культуре первоначально мыслился как периодическое издание статей на темы политические, религиозные и общекультурные под общим заглавием Троицкие березки: «так, какую-нибудь ерунду, и вдруг — раз, мысль, два — мысль. Разрослось чудище…» (Розанов — Ткаченко, 1918, 31 марта). Жанр оправдал себя: Апокалипсис оказался редкостным и бесценным художественно-историческим свидетельством очевидца и мыслителя, погребенного под обломками рухнувшей империи. Центральной философской темой в творчестве зрелого Розанова стала его метафизика пола. В 1898 в одном из писем он формулирует свое понимание пола: «Пол в человеке — не орган и не функция, не мясо и не физиология — но зиждительное лицо… Для разума он не определим и не постижим: но он Есть и все сущее — из Него и от Него».
Непостижимость пола никоим образом не означает его ирреальности. Напротив, пол, по Розанову, есть самое реальное в этом мире и остается неразрешимой загадкой в той же мере, в какой недоступен для разума смысл самого бытия. «Все инстинктивно чувствуют, что загадка бытия есть собственно загадка рождающегося бытия, т. е. что это загадка рождающегося пола». В розановской метафизике человек, единый в своей душевной и телесной жизни, связан с Логосом, но связь эта имеет место не в свете универсального разума, а в самой интимной, «ночной» сфере человеческого бытия: в сфере половой любви. Розанову было чуждо то метафизическое пренебрежение родовой жизнью, которое в истории европейской и русской мысли представлено многими яркими именами. Философ-платоник, певец Вечной Женственности Вл. С.Соловьев сравнивал процесс продолжения рода человеческого с бесконечной вереницей смертей. Розанов же каждое рождение считал чудом — раскрытием связи земного мира с миром трансцендентным: «узел пола — в младенце», который «с того света приходит», «от Бога его душа ниспадает». Любовь, семья, рождение — это для Розанова и есть само бытие, и он готов был говорить об «онтологии» половой любви. Розановская апология телесности, его отказ видеть в теле, и прежде всего в половой любви, нечто низшее и тем более постыдное, в гораздо большей степени спиритуалистичны, чем натуралистичны. Розанов постоянно подчеркивал духовную направленность своей философии: «Нет крупинки в нас, ногтя, волоса, капли крови, которые не имели бы в себе духовного начала», «пол выходит из границ естества, он — вместе естественен и сверхъестественен» и т. п.
Религиозная позиция Розанова с течением времени претерпела серьезные изменения. В конце 1890-х годов он, сопоставляя стоицизм и христианство, утверждал: «Стоицизм есть благоухание смерти, христианство — пот, муки и радость рождающей матери, крик новорожденного младенца… Христианство — без буйства, без вина и опьянения — есть полная веселость, удивительная легкость духа, никакого уныния…». Позднее он приходит к выводу, что «из подражания Христу… в момент Голгофы — образовалось неутомимое искание страданий». Лично глубоко религиозный и никогда не отрекавшийся от православия (уже в последние годы жизни, отвечая на упреки в христоборчестве, заявляет, что «нисколько не против Христа»), Розанов видит суть религии в мироотрицании: «Из текста Евангелия естественно вытекает только монастырь… Иночество составляет метафизику христианства». Привязанный сердцем и умом ко всему земному, верящий в святость плоти, Розанов жаждал от религии прямого и непосредственного спасения и признания (отсюда тяготение к язычеству и Ветхому Завету). Путь через Голгофу, через «попрание» смерти Крестом, этот путь христианства представлялся позднему Розанову едва ли не равносильным отрицанию бытия вообще. Умер Розанов в Сергиевом Посаде 23 января (5 февраля) 1919, в беспросветной нищете, изнуренный голодом и болезнями, пытаясь превозмочь отчаяние и обрести утешение в христианской вере.
litra.ru
Источник: https://www.mgarsky-monastery.org/kolokol/1678
Загрузка...
